Стиль жизни – абрамцевский
В галерее «Дар» открылась выставка художника,
не показывавшего свои работы 35 лет
Псковская правда
10 ноября 2017 года, 12:16
75-летию художника посвящается выставка «Вдохновлённые деревом».
Хотьково. Для одних – любопытное географическое название, не более. Другие, услышав «Хотьково» или «Абрамцево», улыбаются столь загадочно, что понимаешь сразу - что-то они такое знают об этом месте, чего непосвящённому знать не дано. Эти другие – выпускники Абрамцевского художественно-промышленного училища (АХПУ), история которого началась в подмосковной усадьбе Абрамцево уже с 1870-х годов. Владелец усадьбы меценат Савва Мамонтов не просто покровительствовал художникам, нообладал удивительным даром «возбуждать и создавать вокруг себя творческий энтузиазм». В Абрамцевособирались и подолгу жили Виктор Васнецов, Михаил Врубель. Василий Суриков, Валентин Серов, Василий Поленов, Михаил Нестеров, Константин Коровин Илья Репин.
Там же началось возрождение утраченных и забытых русских народных ремёсел: резьбы по дереву, изразцов, вышивки. Художники устраивали экспедиции в северные русские города (поездки финансировал Мамонтов), искали образцы народного творчества в окрестных деревнях. Члены кружка организовали столярно-резчицкую, вышивальную и гончарную мастерские. В 1957 году Абрамцевскую профтехшколу, уже переведённую в Хотьково (в 1930 г.) преобразовали в училище (АХПУ)
Послушаем теперь выпускника училища Бориса Невинного из Калуги:
- Как раз в 60-е годы директором стал Ю.Я. Цыпин, началась его эпоха. Как я теперь понимаю, всё происходило на волне «оттепели» тех лет. Стали работать интересные молодые преподаватели, среди прочих, например, Розанова, жена Синявского, знаменитого диссидента, но главное - молодые интересные художники, выпускники Строгановки в основном. В это время стал допустим (идеологически) интерес к традиционному, в т.ч. религиозному, искусству. Старые учебные мастерские находились ровно под стенами монастыря. В самом монастыре располагалось, правда, сельхоз-училище. Рядом Сергиев Посад, совсем рядом (пешком) Радонеж - родина святого Сергия. Видимо, и это как-то влияло. На меня, приехавшего из Алма-Аты, точно влияло, это была какая-то суперэкзотика. Между прочим, замечу, что в своем алма-атинском детстве воспринимал картины Кустодиева как диковинную фантастику, а потом оказалось, что он просто изображал окружающую действительность. Я думаю, такое погружение в среду традиционного, истинно русского, в первую очередь народного русского искусства, не только для меня было основополагающим. И ещё важнейший момент: люди съезжались буквально со всего СССР - начиная с западной Украины и Армении, заканчивая Чукоткой. И все жили в общежитии, то есть своим обособленным мирком, варились, можно сказать, в одной кастрюле. Обстановка была очень дружеская, никакого намека на «дедовщину», а это, как потом узнал, далеко не всегда бывает. В каждой комнате общежития происходило что-то интересное: кто-то режет из дерева, кто-то лепит, где-то собрались несколько человек делать наброски, плюс к этому совместные посиделки, танцы, любовь и дружба.
Вот ведь как – варятся, а не просто работают с глиной, камнем, деревом… Отсюда они вылетают сильно изменившимися за пять лет обучения.
Птенцы гнезда Абрамцевского и сегодня узнаваемы. Пусть не с первого взгляда. Но с толпой не сольются. Хотя бы уже потому, что не пытаются выделиться. Очень разные. Глубокие.
Павел Егупец был самым первым выпускником Абрамцевского училища, приехавшим в Псков в 1968 году. Ему тогда было 26 лет. На псковском экспериментальном заводе художественных изделий продолжал работать с деревом – любимым своим материалом. Но не одной лишь работой жив человек. Никуда из его жизни не исчезли занятия спортом. Родился в Хабаровске, жил в Комсомольске-на-Амуре; там же, в секции гимнастики его заметил тренер по тяжёлой атлетике. Паренёк оказался перспективным. Штангист наилегчайшей весовой категории (до 52 кг) занял в 1980 году (год Московской Олимпиады) второе место на чемпионате России общества «Спартак». Сам Леонид Жаботинскй, легендарный советскийтяжелоатлет, поздравлял его тогда в Запорожье. Именно там, а не в родном зале, прямо на чемпионате, Павлу было присвоено звание «Мастер спорта». 20 лет серьёзных занятий спортом приучили ко многому, в том числе, концентрироваться на поставленной задаче и, ни при каком раскладе, не сдаваться.
Кроме всего прочего, деликатный и мягкий, на первый взгляд, Егупец обладает даром убеждения. В том цеху, главным художником которого он стал, работало немало талантливых людей. Одни расписывали деревянные изделия. Другие украшали их резьбой. Так вот, некоторые из этих юных созданий, благодаря настойчивости Павла, из расписчиц ушли в художники - поступили в художественные училища Ленинграда и Подмосковья. С одной из них, архитектором-реставратором и художником Ниной Петровой, мы встретились на днях на выставке Павла и Натальи Егупцов в «Даре». Походили по галерее, поделились впечатлениями. Сегодняшняя выставка – очевидный успех. Вдохновляет, когда художники радуются за коллег по цеху. Я услышала немало нового для себя – оказывается, в те далёкие 60-70-е насыщенно и радостно жили молодые в нашем городе. Их капустники и карнавалы, домашние праздники и творческие поиски задавали далеко не минорную и не пресную тональность жизни. Совсем не просто представить себе, как во время капустника Павел вместо штанги эффектно поднимал вверх юную, стройную Нину, вытянувшуюся, как струнка… Эх, жаль, фотографии такой нет!
Там же, на заводе, Павел познакомился с Натальей. Пройдёт несколько лет, и она сменит фамилию на новую – Егупец. А пока он только постарался убедить девушку поступать учиться, помог подготовиться (в то время он преподавал в художественной школе), а затем поехал вслед за ней в Хотьково. Они поженились, сняли квартиру Годы её там учёбы стали периодом его работы в Сергиевом Посаде. А затем семья художников Егупец вернулась в Псков. Творческая судьба Натальи складывалась не просто интересно, но, можно сказать, бурно. Она начала с создания совершенно особенной росписи (на основе подлинных старинных образцов из различных регионов России), которую с её лёгкой руки назовут псковской. Уж в нашем-то городе навряд ли есть дом, в котором не найдётся хотя бы одной доски или шкатулки, расписанных на заводе по наташиным образцам. Одновременно она создавала авторские сюжетные доски. Сколько их – барышень и дам с котами, самоварами, баб с мешками семечек и мужичков с музыкальными инструментами – уехало во Францию, Голландию, Германию, Италию… Повторов Наталья не делала – скучно. Великая труженица, после завода она начала преподавать в детской художественной школе, немало сил и души вложив в школу и её учеников. Дальше пошли эксперименты с лоскутной техникой, и картины, созданные ею в этой технике, узнаваемы и признаны. И вот, наконец, персонажи, жившие поначалу лишь в фантазиях художника, переселились на картины Натальи Егупец. Они берут в плен сразу - своим насыщенным колоритом, изысканной композицией, непременно трогательным сюжетом и таким немыслимым количеством тепла и солнца, от них исходящим, что понимаешь: автор жаждал согреть этим теплом своего зрителя. Идиллическая, проникающая в самую душу своей невыразимой трепетностью работа «У самого синего моря». Семейный мир, вращающийся вокруг детёныша и на его счастье и существовании держащийся – это такой ясный, такой узнаваемый и родной мир, что ты – попался влип, влюблён. И вырываться не хочется. А плывущие на заднем плане корабли уже видятся тебе бумажными корабликами из детства… Её работы – для длительного ими любования. Только побыв перед ними подольше, начинаешь чуточку понимать и узнавать автора, проникаешься её отношением к миру. Каждого своего персонажа (а заодно и зрителя) Наталья словно оберегает уже тем, как размещает всё и вся на поверхности картона, тем, какие цветовые соотношения выбирает. Немало здесь от традиций, в том числе, от традиций древнерусской иконописи. Каждая деталь и её место тщательно продуманы, но не сразу об этом догадываешься. Как не сразу зритель понимает, насколько автор добр и ироничен одновременно по отношению к миру. К миру, который она, к сожалению, покинула три года тому назад. Не хватает Натальи нам всем, а Павлу - в особенности.
Всё равно их – даже мысленно – не отделить. Потому и выставку к своему 75-летию Павел не представлял без наташиных работ. Получилось у выставки два крыла: яркое, цветное, экспрессивное - Натальи и почти монохромное – Павла.
Он, всю жизнь работающий с деревом, скульптор по призванию, не выставлял свои работы 35 лет. Видели мы их не слишком часто, да и то лишь в мастерской. И совершенно не представляли, насколько он талантлив и самобытен в графике. Это не просто хорошая классическая графика, она живая. Художник владеет искусством рисунка настолько, что ему удаётся схватить образ и даже – состояние человека. Вот фигура сидящего на скамье батюшки из Дивеева. Линией передана естественная поза человека, прервавшегося на полуслове. У священнослужителя не обыденное выражение лица, а очень вдумчивое – он ведёт с кем-то серьёзную беседу. Очень живые наброски: естественные персонажи, уютные интерьеры, живописные дворы и улочки.
Теплится надежда, что смелость художника – впустить нас на свою творческую «кухню», чего он никогда прежде не делал - будет оценена зрителем. И другими глазами мы с вами взглянем на замершие на подиумах скульптуры. Они не просто из липы, осины, берёзы, дуба, каждая - из согретого мастером куска дерева.
Сам Павел Порфирьевич говорит:
- Я никогда не иду против дерева. Диктует оно, я лишь буквально следую за ним, вырезая новую фигуру. Иногда кусок дерева лежит очень долго, ждёт рождения образа. А бывает – вынешь полено из поленницы, и уже понимаешь, кто это будет. Ангелы сами из-под инструмента появляются, и я во всех них вижу Наташу…
Скульптуры Егупца порой настолько органичны, что посещает сомнение - человек ли их творил или самамать-природа руку приложила: благословляющие нас с вами согбенные батюшки, Святой Серафим Саровский, Старец отец Николай, Микеланджело, Иконописец, Зодчий… Кто-то из них рождается быстро, на некоторых тратятся годы. Мягкость черт Серафима Саровского или народного художника Селиванова просто притягивают, хочется погладить скульптуру или взять в руки. Автор, словно догадываясь, вдруг говорит:
- Удачна или нет скульптура, можно проверить, взяв её в руки – она должна удобно лежать в ладони. Вот, смотрите, это – моя первая выставочная работа (держит небольшую фигурку старика, и та уютно устраивается в его руке).
И ещё есть одна, меньшая по объёму, но от этого не менее значительная, часть выставки. Это фотографии резных киотов и аналоев, выполненные художником для некоторых псковских храмов. В основном для храма Архангелов Михаила и Гавриила. Прекрасно выполненные, в классических традициях, с особенным тщанием, и не оценить их красоту, думаю, невозможно.
Мы были бы не правы, если бы не упомянули ранние работы художника, любезно предоставленные для экспозиции Псковским музеем-заповедником. Это в основном работы 80-х годов прошлого века, выполненные в технике геометрической резьбы. Среди них невольно притягивает внимание солидный по размеру, лаконичной формы ковш «Тройка». Выполнен он, безусловно, в традициях, а потому кажется вещью вне времени – и древней, и современной. Вероятно, уместен был бы в любое время и в любом месте. И шкатулочка «Пеликан» настолько неординарна, что опять-таки, по рецепту Павла Порфирьевича хочется подержать её в руках. Но нельзя (!) – музейный экспонат.
Откуда они, такие художники? А из Абрамцево. Как сказала выпускница училища другого поколения, Елизавета Невинная, «это место было местом силы. Мы стали все оттуда родом. Это некое братство художников, коммуна. Может, потому, что условия были коммунальными? Мы ели из общих плошек и учились сразу всем ремёслам одновременно. А как иначе, когда живёшь в одной комнате с деревянщиком, керамистом и металлистом? Среди учителей и студентов было много верующих. Многие приезжали издалека, даже с Камчатки, и место это становилось домом. Бывшие студенты становились преподавателями и слово преемственность витало в воздухе. Начиналась она ещё с Поленовой и крестьянских детей девятнадцатого века. И перерастала в творческие династии (не будем показывать пальцем). Там традиционность была чём-то уютным и логичным, а не навязанным извне. Она росла там всегда, словно дерево. И, конечно, чудесная библиотека. Все, кто учились в Абрамцево, благоговели перед крошечным, серьёзным и неспешным библиотекарем Михаилом Ивановичем, который собрал редкие книги по искусству за последние пятьдесят лет.
Из этого и сложился тот очень особенный, узнаваемый, уютный абрамцевский стиль в искусстве и в жизни.»
Лиза сказала абсолютную правду: он особенный, стиль жизни, впитанный, а не просто усвоенный в Абрамцеве.